Всеволод Мейерхольд, находившийся в тот момент в зените славы, добился исключительных прав на постановку пьесы в только что созданном им театре ГосТиМ. Для театрального метода Мейерхольда были свойственны отказ от привычных костюмов и декораций, использование на сцене сложных конструкций, а подчас и настоящей военной техники, предоставляемой по личному распоряжению Троцкого. Каждый его спектакль был вызовом устоявшимся нормам и правилам. Для постановки «Хочу ребёнка!» тоже было запланировано нечто прежде небывалое. В виду радикальности материала пьесы, Мейерхольд решил сделать частью драматического действия живую дискуссию со зрителями, предоставить возможность высказаться каждому, кто пришёл в театр. Для этого нужно было особым образом организовать пространство зрительного зала.

Эта работа была поручена лучшему организатору пространств, какого только можно было представить, художнику-супрематисту Элю Лисицкому, изобретателю ПРОУНов, графических пространственных построений. 37-летний Лисицкий уже успел к тому моменту поработать с Малевичем в Витебске, оформлял книги Маяковского, Эринбурга, Таирова, выполнил дизайн интерьеров павильонов и полиграфической продукции для нескольких выставок в СССР и Европе. Он сделал эскизы к новой постановке футуристической оперы «Победа над Солнцем». Предыдущую, ещё дореволюционную постановку оформлял Казимир Малевич, в ходе этой работы Малевич создал свой «Чёрный квадрат». У Лисицкого на сцене должны действовать не актёры, а механические куклы, что было близко к идеям Мейерхольда, поэтому неудивительно, что последний позвал Лисицкого для работы над постановкой «Хочу ребёнка!».

Эль Лисицкий построил макет декораций и зрительного зала. Получилось что-то среднее между театром, стадионом и университетской аудиторией. Однако дискуссии зрителей на тему новой морали так и не состоялись. Пьесу Третьякова сочли слишком радикальной, публику не готовой к восприятию подобного искусства и на спектакле был поставлен крест. Что именно показалось слишком радикальным? Идеи классовой чистоты, евгеники, социального дарвинизма или возможность публично обсуждать какие бы то ни было идеи? Скорее второе. На дворе был 27 год. Свободные дискуссии постепенно сворачивались.
На смену ПРОУНам и супрематическим сказам Лисицкого

пришло вот такое искусство:

Через десять лет глашатаев нового искусства Третьякова и Мейерхольда расстреляли. Эль Лисицкий умер в 1941 году от туберкулёза. Самые смелые его проекты так и не были никогда осуществлены, а его мечта — общество свободных трудящихся, имеющих возможность счастливо наслаждаться специально созданным для них искусством, — оказалась утопией.

The post Эль Лисицкий — гений неосуществлённого appeared first on karam'zine.

Примечательно, что ни певец «Канницы» Набоков, ни обитавший по соседству в Грассе нобелевский лауреат Бунин, ни Гоголь, ни сотни других живших и писавших здесь русских литераторов следов на карте Ниццы не оставили. В Ницце есть улица Антона Чехова и улица Марии Башкирцевой.

В городском Музее Изящных искусств на самом почётном месте у входа хранится автопортрет Башкирцевой, а ещё копия с её картины «Встреча», выставленной в Лувре, и скульптурный портрет, сделанный спустя четверть века после её смерти.

Башкирцева умерла от туберкулёза в 1884 году в возрасте 25 лет. Диагноз был ей известен давно, она надеялась (как и Чехов), что климат Лазурного берега сможет продлить её дни.

Оценить художественный талант Башкирцевой сегодня, к сожалению, в полной мере невозможно, поскольку большая часть её наследия не сохранилась. Наверное, она и сама понимала, что у неё не будет времени на то, чтобы достичь пика своей творческой формы в качестве живописца, её главным орудием борьбы со смертью и забвением стал «Дневник», поразивший современников своей откровенностью.

Дневниковая проза не была новинкой. Публиковались дневники путешественников, дневники, описывающие любовные похождения, духовные искания. Башкирцевой же, кажется, одной из первых удалось зафиксировать цепким взором рисовальщика, обращённым внутрь себя самой, истоки творчества, и описать их с такой же увлекательностью, как знаменитые первопроходцы описывали поиски истоков великих рек. Причём, поиски истоков Башкирцевой приходилось вести на чужой территории, поскольку живопись, да и литература, в 80-х годах позапрошлого века считались мужскими занятиями. Башкирцева сетует в «Дневнике», что родившись женщиной и получив женское образование, она «потратила слишком много времени на споры с судьбой».

В 1880-х годах русские студентки в Цюрихе уже шокировали преподавателей Университета и квартирных хозяек своими короткими стрижками, синими очками, папиросами и чаепитиями с молодыми людьми, Европа уже познакомилась с такими типажами, как пассия Достоевского Аполлинария Суслова, а сестра Аполлинарии Надежда уже стала первой дипломированной женщиной-врачом. Для провинциальной Ниццы все эти проявления нарождающегося феминизма были в новинку.

Здесь чахоточная русская девушка, пишущая картины и ведущая по-французски дневник, была просто ярким камушком, который захотелось оставить на память. Так же, как и россыпь камней на могиле Марка Шагала. Правда это не в Ницце, а чуть выше, в Сен-Поль де Ванс.

The post Мария Башкирцева — яркий камушек с Лазурного берега appeared first on karam'zine.

Это всё, что я вычитал. Ни адреса, ни подробностей. Понравилось название деревни — Штерненберг, Звёздная гора. Скучное место так не назовут. Собрался и поехал. Как и было сказано, без какого-либо плана.

Цюрихское нагорье радует глаз даже в ноябре. В ноябре, пожалуй, особенно. В городах серость и жуть, а здесь ярко-зелёные гладкие склоны с белыми полосками снега, похожими на улыбки, косматые туманы вдоль речек. Дорога плавно ведёт вверх, открывая новые виды на каждом повороте, и вот, наконец, Звёздная гора, Штерненберг.

Как и следовало ожидать, ни души. Оставил машину, пошёл бродить по улицам. Около церкви беседовали двое мужчин, в одном из них угадывался священник. Не по одежде, одет он был совершенно обыкновенно, скорее, по голосу и манере держаться, чувствовалось, что ему приходится много разговаривать с людьми. Вопреки приметам, встреча со священником — большая удача, священники знают всё. Я спросил, как мне найти дом Видмера, бывшего мэра Цюриха. А вы почему интересуетесь? – спросили меня. Там когда-то жил русский писатель Солженицын, – объяснил я. О! Солженицын! Разве он жил здесь?! – удивился мой собеседник. – Сам я не из Штерненберга, но я знаю здесь одну милую даму, она вам всё расскажет. Пойдёмте, я вас провожу.

Вот вам, кстати, доказательство пользы путешествий без плана. Раз за разом я убеждаюсь, что детальное планирование — это проявление человеческой гордыни. Те, кто путешествовал на поездах по Южной Италии или Индии, меня поймут. Не пытайтесь перемудрить мироздание, отдайтесь в руки Провидения и за доверие будете вознаграждены.

Начиная с этой случайной встречи со священником (этот добрый человек и вправду оказался священником, только из Баумы), меня передавали с рук на руки, поили кофе, угощали булочками, рассказывали, показывали. Мне даже хотелось воскликнуть: постойте, это точно Швейцария?!

Это Швейцария. Звёздная гора. Через двадцать минут после прибытия в Штерненберг, я сидел в доме милейшей Бертели Пфэффли и пил кофе в компании трёх её подруг Жаклин Штауб, Эвы Юкер и Элсбет Любер. Мы говорили о том, как причудливо устроен современный мир, вспомнили добрым словом Михаила Горбачёва и, разумеется, «О! Солженицын!». Никто из них лично его не встречал, но Жаклин Штауб вызвалась меня проводить к женщине, которая снабжала Солженицына молоком и яйцами (как тут не вспомнить довлатовский «Заповедник»!).

Штерненберг деревня маленькая, но широко разбросанная по окрестным холмам и горкам. На другой край деревни пришлось ехать, причём по чудовищно узкой дороге, больше напоминавшей козью тропу. Я едва поспевал за машиной Жаклин, которой, к слову, исполнилось 80 лет, и которая управлялась с виражами что твой Льюис Хэмилтон. Нас встретила Хайди Исели. Вот она-то видела Солженицына каждый день на протяжении целого лета. Каждый день он покупал у неё литр молока и раз в месяц тридцать яиц. Причём жил Солженицын в деревне один, жена с детьми остались в Цюрихе и навещали его редко, Хайди видела «фрау Солженицын» только один раз. Хозяин дома, мэр Видмер, тоже наведывался лишь изредка, больше никаких посетителей у Солженицына не было.

Он любил работать на свежем воздухе, выносил из дома складной столик и стул и располагался под вишнёвым деревом, но стоило ему заметить приближение чужака, Солженицын немедленно скрывался в доме.

Писатель подарил Хайди книгу со своей подписью, она её бережно хранит. И ещё от семейства Видмеров Хайди досталась большая металлическая кровать, на которой спал Нобелевский лауреат. Эта реликвия тоже сохранилась.

Наконец-то, мы прошли к дому Видмеров. Большое двухэтажное строение с хозяйственными пристройками. Солженицын занимал на первом этаже три комнаты с кухней. Внутрь дома было не попасть, сейчас в нём никто не живёт.

Сам Зигмунд Видмер умер пятнадцать лет назад, молодые Видмеры приезжают редко. Вишнёвое дерево, под которым любил работать Солженицын, не сохранилось. Но остался великолепный вид. Вид на Цюрихское нагорье со Звёздной горы. Наверное, ему хорошо работалось, глядя на эту красоту. Здесь Солженицын писал «Ленин в Цюрихе», на мой взгляд, лучшее своё произведение.

The post Солженицын на Звездной горе appeared first on karam'zine.

Было как минимум пять причин для того, чтобы встретиться с бывшим президентом FIFA.

Во-первых, сказать ему спасибо за два последних Чемпионата мира — в России и в Бразилии. Это были зрелища, по своей драматургии и по накалу не уступающие… да что там «не уступающие», несравнимые вообще ни с чем. Четыре недели праздника посреди лета, подаренные целой планете. Причём тут отстраненный от президентства Блаттер? Да притом, что он со швейцарской методичностью и горским упорством годами втягивал в орбиту большого футбола новые страны и целые регионы. Коста-Рика, Южная Корея, Россия — помните, как они играли? То-то же.

Зепп Блаттер:

“Мы начали это очень давно. Когда я пришёл в FIFA, в Чемпионате участвовало всего 16 команд, потом мы увеличили их число до 24, в 1998 году увеличили до 32 команд. Помимо увеличения числа команд стояла задача поддерживать качество. На каждом Чемпионате появлялись новые команды из разных регионов. В этом году появились Исландия и Панама, новички, которые многим запомнились. Исландия провела очень хороший первый матч, 1:1 против Аргентины. Новички показали хороший футбол, не выдающийся, но качественный.”

Дальше. Интересно было попробовать разобраться, что там с коррупцией. Не в смысле брал ли сам Блаттер (сомнений нет, не брал), а вообще, можно ли в определённых странах строить стадионы не в ущерб школам, детским садам и больницам? Или лучше ничего не проводить в этих странах, пусть там строят больницы, а Кубок мира пусть принимают по очереди немцы с англичанами? Вопрос риторический. Если не вливать в футбол свежую кровь, он загнётся. Превратится в крикет. Но вот построят ли больницы вместо стадионов или просто украдут деньги другим способом? Конечно, Блаттер крупно подставился, вступая на территории, где принято решать вопросы взятками и откатами, пожимая руки тем, с кем даже одним воздухом дышать не следовало. Наделал ошибок. И поплатился сполна.

Зепп Блаттер:

“Спорт должен контролировать себя сам. Это не так просто. Все крупные спортивные организации, включая МОК, находятся под юрисдикцией Швейцарии. Мы являемся субъектами гражданского права Швейцарии. ФИФА и МОК имеют те же юридические основы своей деятельности, что и Общество рыболовов-любителей Цюриха или Гимнастический клуб в какой-нибудь деревне. В то время, как любой крупный футбольный клуб, особенно в Европе, а в Англии и вся Премьер-Лига — это коммерческие предприятия, компании, и они действуют по законам и правилам международной предпринимательской деятельности.

Может, мы должны пересмотреть это положение.”

Третья причина. «Случай Блаттера» стал одним из первых проявлений новоявленной болезни человечества — триумфа ничтожеств, массированной медиа-травли заметных людей. Сейчас эта болезнь уже превратилась в эпидемию, затронувшую и кино, и театр, и политику. Посты в социальных сетях вместо доказательств, истерика вместо аргументов. В таких случаях важно показать людям, оказавшимся на месте жертв травли: пока ещё не все сошли с ума, есть и те, кто готов их поддержать.

Зепп Блаттер:

“Чтобы понять, почему это происходит, нужно анализировать психологию людей. Я бы сказал, у людей, особенно у тех, кто наверху, стало меньше дисциплины. И недостаток уважения друг к другу. Подтверждением тому может служить мое дело с ФИФА. Больше нет уважения.

Ещё один аспект — стремительное развитие средств коммуникации. Сегодня вы имеете всё в вашем мобильном телефоне, социальные сети усугубляют то, что я сказал: плохую дисциплину и отсутствие уважения.

В футболе вы можете научиться и самодисциплине, и уважению, и боевому духу, и честной игре. Так что давайте играть в футбол!”

Блаттер, восьмидесятилетний старик, столкнувшись со шквалом обвинений, не спасовал, не спрятался. Сам ходил, писал в редакции газет, просил, дайте высказаться, дайте объяснить свою позицию. Его назначили жертвой, но он ею не стал. Он ещё не победил, но он и не проиграл. Как ему это удалось?

Зепп Блаттер:

“Единственный способ преодолеть это, быть в мире с самим собой, со своей совестью, со своей душой и своим умом. Если вы верите в себя, вы убеждены, что все, что вы сделали, было сделано правильно, хотя, может, это не всегда было лучшим решением, тогда вы сможете всё это преодолеть и жить дальше, как живу я. Я был очень задет, тогда в 2015 году. Я страдал, но сказал себе, нет, надо быть сильным. Такой мой подход. Я уверен, что в конце концов, с моим делом всё будет хорошо. Время всё расставит по местам. Нужно только терпение.”

Как вообще удается ему в его 82 года сохранять ясность ума, прекрасную физическую форму и силу духа?

Зепп Блаттер:

“Я работаю над собой. Прежде всего, как я сказал, надо жить в мире с самим собой. Я занимаюсь теннисом. Футбол, к сожалению, противопоказан моим ногам, но теннис мне подходит. Я делаю гимнастику. Я даже бегаю марафон, но, конечно же, укороченную дистанцию. Вы должны наслаждаться жизнью. И — много спите! Я люблю поспать. Внимательно относитесь к тому, что вы едите и пьёте.”

Полный текст интервью будет опубликован в декабрьском номере журнала «Русская Швейцария»

The post Зепп Блаттер: Человек, который сделал футбол интересным appeared first on karam'zine.

В такой ситуации особенно ценно мнение человека, который наблюдал за Довлатовым как-бы со стороны, не был вовлечён в личные или творческие перипетии его судьбы, сохранял дистанцию, необходимую для непредвзятого взгляда. На роль такого наблюдателя хорошо подходит Ирина Незнанская, дочь знаменитого писателя Фридриха Незнанского, работавшего вместе с Довлатовым в Нью-Йорке в газете «Новый американец».

Ирина Фридриховна любезно согласилась ответить на несколько вопросов о нью-йоркском периоде жизни Сергея Довлатова.

Ирина Фридриховна, как часто и в каких ситуациях вы встречались с Сергеем Довлатовым?

Первая встреча с Довлатовым в 1979 году описана у Саши Гениса в книжке «Довлатов и окрестности»: «Нашему стремительному сближению несомненно способствовала решительность в выпивке. Мы отвели Сергея в странную забегаловку “Натан”, где наравне с хот-догами подавали лягушачьи лапки. Запивая все это принесенной с собой водкой, мы сразу выяснили все и навсегда — от Гоголя до Ерофеева».

Из этой встречи (кроме лягушачьих лапок) мне запомнилось, что Довлатов был для писателя-эмигранта неожиданно огромен, хорош собой, и ожидаемо весел и остроумен. И что он любит нравиться – все присутствующие были от него без ума, он не мог этого не замечать, и, кажется, был этим очень доволен. И еще мне показалось, что он обкатывает свои истории и метафоры на товарищах по застолью. Например, он несколько раз повторил фразу «Пришли грузины на толстых волосатых ногах», фраза так и не вызвала одобрительного хохота, только сдержанное хмыканье, а он, собственно, как и все остальные члены описываемого круга, всегда ждал хохота – так измерялось тогда качество любого рассказа в этом кругу.

Я приятельствовала с Генисами и Вайлями, благодаря чему мне не раз посчастливилось бывать в обществе Довлатова. Говорили там в основном о литературе и… об отсутствующих за столом литераторах. Много пили, много смеялись. Последний раз я его видела в 1986 году около радиостанции «Свобода», когда Сергей вызвался переслать мне кое-что по радиостанционной почте в Германию, куда я уезжала: «Ира, я до отвращения обязательный и пунктуальный человек, о моей пунктуальности ходят легенды, никто кроме меня не выполнит вашего поручения с должной тщательностью» – цитирую по памяти, но суть была такова. И еще он тогда похвастался тем, что в очередной раз сбросил живот.

Прозу Довлатова можно назвать игрой в автобиографию. Автор вполне сознательно переплетает факты и вымысел, реальных людей и придуманных персонажей, заставляя многих поверить, что лирический герой «Компромисса», «Заповедника», «Зоны» – это и есть Сергей Довлатов. В чём по-вашему разница между Довлатовым и его лирических героем? Чтобы упростить ответ на этот вопрос, я специально выписал некоторые характеристики лирического героя, которые дают ему разные персонажи.

Вот, например, Марина, с которой герой в запутанных, но близких отношениях: «Тебе нравится чувствовать себя ущербным. Любуешься своими неудачами, кокетничаешь этим…». Замечали вы что-нибудь подобное в реальном Довлатове?

Лирический герой Довлатова (Довлатов-ли, Алиханов-ли) – только лишь часть реального Довлатова. Это чем-то похожий, но не тот же самый человек. Но и реальный Довлатов мог упиваться какой-нибудь неприятностью, иногда публично, причем, в безукоризненной литературной форме. Да так, чтобы другие еще и позавидовали: вот бы мне такую драму, я бы ее так описал!

Или вот характеристика от главного редактора: «Аполитичность, инфантилизм». Было такое?

Довлатов был аполитичен, но, естественно, совсем в другом смысле, его аполитичность напоминала мне аполитичность моих московских друзей-художников. С Советской властью было настолько все ясно, что об этом даже уже не говорили. Ну какой смысл говорить о плохой погоде: погода такая, какая она есть, жаловаться бессмысленно. Это, кстати, сильно отличало его от других эмигрантов-интеллигентов, которые, собравшись числом более одного, тут же начинали рассуждать о коммунизме, о будущем России (СССР), а заодно и всего земного шара. Помню, мы пришли на какую-то встречу, кажется, в «Human Rights», где во всю стену висела огромная карта мира. На ней черным были отмечены страны, в которых не соблюдаются права человека. Весь огромный СССР сплошь был замазан черной краской. Сергей театрально изумился: «Посмотрите, откуда мы приехали!» Все дружно засмеялись. Вряд ли сегодня кто-то понял бы такой «черный» юмор. Вообще у меня сложилось впечатление, что кроме литературы его больше ничего особенно не интересовало.

Насколько похожи на реального Довлатова его экранные воплощения в фильмах Германа-младшего и Говорухина?

Герой фильма Говорухина – этакий повзрослевший, поумневший, разочаровавшийся в жизни и пристрастившийся к алкоголю Коля из фильма «Я шагаю по Москве». Конечно, это совсем не Довлатов. Я читала, что Лена Довлатова была благодарна Говорухину за то, что он не назвал героя Довлатовым. Но мне показалось, что в целом фильм хорошо отразил абсурдность эпохи, замечательно зафиксированную в «Компромиссе».

Герой фильма Германа-младшего, казалось бы, похож на реального Довлатова намного больше, но при этом авторы оставили за скобками чуть ли не главную черту Сергея – неистощимый юмор и способность заразительно смеяться чужим шуткам – и это в сочетании с мрачностью, что делало его реплики и рассказы особенно смешными.

Когда вы читали и слушали Довлатова в Америке, могли вы себе представить, что этого писателя будут издавать миллионными тиражами? Каковы были тогдашние «рейтинги гениальности» в литературных и окололитературных кругах? Бродский, понятно, был бесспорным лидером, а кто ещё?

Читали и почитали Войновича, Зиновьева, Владимова, Максимова, Некрасова. Что забавно – все перечисленные жили в Европе, а не в Америке. Позже в США осел Аксенов. Еще ценили Ерофеева за «Москва – Петушки». То, что Довлатов – хороший писатель, все поняли очень скоро. «Юбилейный мальчик» и несколько других рассказов были опубликованы в газетах. Уже тогда его сравнивали с Чеховым. Но то, что его слава затмит и Войновича, и Зиновьева, и Владимова – тогда трудно было предположить.

Что во внешности, в манере поведения и разговора выдавало в Довлатове большого писателя?

Про внешность все уже знают. Наружность высоченного южного красавца с хмурым, как будто вырубленным из скалы лицом, никак не вязалась с образом тонкого, лиричного и ранимого литератора. А вот речь… я не знаю ни одного человека с подобной речью. Практически все, что он говорил, можно было записывать и издавать без редактирования. Безукоризненная, яркая лексика, точные краткие определения, невероятный запас слов, при этом Довлатов (во всяком случае на моей памяти) никогда не пользовался словами из разряда «трансцендентальность» или «ипостась». А если и пользовался, то только с иронией, иллюстрируя неумение выражаться по-человечески.

Довлатов в своих произведениях, посвящённых эмиграции, нарисовал довольно привлекательную, в чём-то даже романтичную картину жизни выходцев из СССР в Америке 70-х, 80-х. Да, трудно, но трудности преодолеваются как-то весело и задорно. Да, ссоры, склоки, даже драки, но все какие-то водевильные. У Лимонова, например, всё гораздо жестче. Какое ваше личное впечатление от той эпохи и той жизни?

Лично у меня впечатления о первых годах эмиграции очень светлые. Не совсем водевиль, конечно, но очень веселое время, хотя и нищее. Своей нищеты мы совершенно не осознавали и были страшно довольны тем, что имеем. Мне было едва за двадцать, мои тогдашние приятели были ненамного старше, в нашей среде царило неудержимое веселье, мы «открывали Америку». Можно было идти по улице и без приглашения зайти в мастерскую Эрнста Неизвестного. Или в галерее в Сохо выудить из стопки литографий «Метафизическую улитку» Шемякина. Или посмотреть порнографический фильм. Или попробовать марихуану. Таких открытий было видимо-невидимо, и у нас вся жизнь была впереди.

Людям постарше, было сложнее. Русскоязычные СМИ, включая радио «Свобода», не в состоянии были вместить всех понаехавших писателей, журналистов, критиков, редакторов, музыковедов и спортивных комментаторов. Малочисленные русские рестораны не могли предоставить работу всем музыкантам и певцам. А еще ведь были юристы, художники, актеры, режиссеры, кинооператоры и даже одна чревовещательница. Каждый выживал, как мог: кто-то переучился на программиста, кто-то сел за баранку такси, кто-то – на социальную помощь. Женщины в основном адаптировались быстрее мужчин, они без больших сожалений расставались с творческими профессиями и становились парикмахерами и бухгалтерами. Мужчинам потеря профессии и понижение статуса давалось тяжелее. Но не помню, чтобы кто-то пребывал в унынии долго: одни устроились, другие смирились с неустроенностью. Конечно, были и ссоры, и зависть к более успешным друзьям, и измены, и разводы – все как обычно, может быть, чаще, чем обычно. А может быть, просто сплетни разлетались мгновенно, так как круг был все-таки весьма ограниченным.

Довлатов хорошо вживался в города, причём в совершенно разные и по духу, и по ритму жизни. Он оставил очень яркие, запоминающиеся описания Ленинграда, Таллина и, конечно же, Нью-Йорка. А как на ваш взгляд, Довлатов и Нью-Йорк подходили друг другу? Получилось у Довлатова покорить Нью-Йорк?

После смерти вжился уже навсегда. В 2014 году, благодаря петиции русских американцев, в Куинсе появился перекресток Sergei Dovlatov Way. Именно в Куинсе, где он прожил почти 12 лет, и о русских обитателях которого он писал и со снисходительной нежностью, и с колким ехидством. На мой взгляд, Довлатов вжился бы в любой город, где нет цензуры и где бурлит русская литературная жизнь. Такими городами в то время были только Нью Йорк и Париж. Живя в Нью Йорке, он издал 12 книг по-русски и, кажется, 5 по-английски, не считая публикаций в «Нью-Йоркере». Здесь он три года издавал еженедельник «Новый Американец», неизменно с «колонкой редактора», здесь он сделал 2000 радиопередач – получается, что покорил, ведь только это имело значение.  Я не знаю, любил ли Довлатов нью-йоркскую архитектуру; архитектуру Куинса любить, на мой взгляд, решительно невозможно. Манхэттен – другое дело, здесь царит не сравнимая ни с чем атмосфера, но, по-моему, даже она не играла в его жизни существенной роли.

The post Sergei Dovlatov Way appeared first on karam'zine.

Итак, была ли возможна победа Великой Октябрьской Социалистической революции в Европе? Профессор Канлифф считает, что была. Более того, она была очень близка. Ленин допустил серьёзную тактическую ошибку, профессор согласен в этом с Троцким, нельзя было ввязываться в войну на территории Польши в 20-м году. Если бы не это, а также не цепь просчётов и ошибок лидеров революций в Германии и Венгрии, всё могло бы быть по-другому. Совершенно по-другому! Победа социализма в Европе, никакого нацизма, никакого сталинского террора, и Второй мировой войны, естественно, тоже бы не было. Вся Европа объединилась бы в процветающее государство рабочих и крестьян.

Но Ленин! Разве он не коварный и кровавый тиран, собственноручно подписывавший приказы о массовых расстрелах? Разве он не обманул всех, разогнав Учредительное собрание? А Брестский мир? А продразверстка? Нет, согласно Канлиффу, Ленин — величайший политик в истории, главной целью которого было не уничтожение врагов, а формирование и развитие новой политической силы, который выполнял свои обещания (вывел страну из войны, дал землю крестьянам), ну а репрессии… Политику невозможно делать в белых перчатках. Революцию нужно было защищать. Идеи и методы графа Толстого и князя Кропоткина для этого не годились.

Я попросил профессора Канлиффа охарактеризовать Ленина как политика в трёх словах. «Честный, открытый, понятный» – был ответ.

Есть ли сегодня политики ленинского типа? Нет, и не может быть. По мнению профессора Канлиффа, сам институт политического лидерства изменился коренным образом, нынешние лидеры неспособны и не особенно пытаются влиять на ход истории. Хотя, например, советник Трампа Стивен Бэннон (Stephen Bannon), оказывается, называет себя ленинистом!

Хорошо, в окружении Трампа Ленин актуальная фигура, а что же сегодняшние студенты? 50 лет назад портреты Ленина, Троцкого, Мао были на баррикадах во время студенческих волнений в Европе и Америке, является ли Ленин кумиром студентов, которым преподаёт профессор Канлифф? Нет, у них теперь другие кумиры. У кого-то Обама, у кого-то Черчилль, у кого-то Маргарет Тэтчер. Но с их портретами на баррикады они вряд ли пойдут.

Тогда зачем вспоминать сегодня Ленина? Зачем анализировать альтернативные варианты развития истории? Какой главный посыл книги, которую написал профессор Канлифф?

А вот какой: «Не надо позволять шантажировать себя историей ХХ века!» – сказал профессор. Эта история была ужасной и кровавой, но это не значит, что человечество должно оставить всякие попытки построения лучшего, более справедливого общества. «Просто нужно постараться избегать худших сценариев», – добавил он.

The post Профессор Канлифф: Не позволяйте шантажировать себя историей ХХ века! appeared first on karam'zine.

Понравились фирменные серебренниковские музыкально-анимационные вставки. Тут он большой мастер: резко втопить педаль в пол, в считанные секунды раскрутить маховик эмоций до предела, а потом так же резко сбросить газ, чтобы зрители почувствовали себя, как на американских горках. Очень круто!

В целом же, в этом вполне добротно сделанном кино мне как-то не хватило сюжета, не совсем понятно, зачем и для чего мне эту историю пытаются рассказать. Ну и, конечно, зияющая брешь в музыкальном портрете эпохи — отсутствие музыки «Аквариума». Известно, что Гребенщиков запретил использовать своё имя и свою музыку и назвал предложенный ему для ознакомления сценарий «ложью от начала и до конца». Вот это было удивительно и непонятно. Чтобы деликатнейший, всегда подчеркнуто доброжелательный Борис Борисович, который, кажется, в жизни никогда никого не обругал, вдруг отреагировал так жестко. Почему? Чтобы разобраться в этом вопросе, я обратился к Анн-Шанталь Петтер, которая лично знала почти всех прототипов героев фильма «Лето».

Анн-Шанталь приехала в Ленинград в начале восьмидесятых по направлению Лозаннского университета учить русский язык. Преподаватель сказал ей: учи язык не в классе, а на улице, это лучший способ. Анн-Шанталь с готовностью последовала этому совету и скоро превратилась в «швейцарку Аню». В легендарном кафе «Сайгон» она познакомилась с артистом из труппы Славы Полунина Феликсом Агаджаняном, который ввёл её в мир музыкантов-кочегаров, художников-дворников, поэтов-сторожей, в пёстрый, весёлый, безумный мир, где можно было получить гонорар за подпольный концерт чёрной икрой, но не было денег, чтобы купить к ней хлеб, где спали в жутких комнатушках с миллионами тараканов, где в бассейн ходили купаться по ночам, потому что там работал сторожем знакомый музыкант, а ещё один знакомый сторожил по ночам Русский музей, и туда тоже был открыт вход. Аня ходила на приёмы в посольства в просторном пальто, очень удобном для выноса алкоголя, в карманы помещались две-три бутылки, которые потом с благодарностью выпивались музыкантами и художниками. Если возникали какие-то иностранные гости, Аня притворялась будто, как и все остальные, не понимает иностранные языки, чтобы подслушать и передать музыкантам, о чём между собой разговаривают иностранцы. А ещё, когда к Цою уже пришла сумасшедшая популярность, которая его тяготила, ему приходилось надевать парик, выходя на улицу, и вместе с Аней они изображали франкоговорящую пару. Цой по-французски знал только «oui–oui». Десятки подобных историй, рассказанных Аней, складываются в яркую, красочную мозаику жизни, от которой, по её мнению, нет и следа в фильме Серебренникова. «Это очень тёмный фильм, – говорит она, – он чёрно-белый, но, на самом деле, по настроению – серый. Какие-то вялые молодые люди, немодные девушки. Мы не были такими. Фильм называется «Лето», но лета там тоже нет. Нет красок, нет энергии. И нет города, нет «Сайгона», других знаковых мест. Мы не сидели по квартирам, потому что и квартир-то не было. Наша жизнь происходила на улицах».

(фото из личного архива)

Не понравилось Ане и то, как показан в фильме сам Виктор Цой. У Серебренникова он с самого начала заряжен на успех, на просчитывание перспективы, на лидерство, на зарабатывание денег. Ничего этого, по мнению Ани, в реальности не было. Все жили одним днём, планов не строили, успехами не мерились, во всяком случае, поначалу. Если Цой и был лидером, то скорее, в житейском плане. Он улаживал споры, мирил поссорившихся, любил вести задушевные беседы. Разговоры о деньгах пошли потом, когда в компании появились ориентированные на бизнес люди, американка Джоан Стингрей, которая скупала работы художников за блок сигарет, и Сергей «Африка» Бугаев, за которым по сей день тянется шлейф скандалов и судебных разбирательств.

Не могу не задать Ане вопрос, который меня давно волнует, и на который я не получил ответа в фильме: Рок, свобода – это всё начиналось так круто, так ярко. Куда всё делось? Почему исчезло так быстро и бесследно? Просто умерли все, – вздохнув, ответила Аня.

_____________

7 августа 2018 года умер Андрей Крисанов, музыкант («Кино», «Поп-механика»), актёр («Асса», «Рок»), художник, оформивший обложку самого известного альбома «Кино» – «Группа крови».

The post «Швейцарка Аня»: «В фильме «Лето» я не увидела лета» appeared first on karam'zine.

The post Набоков в Монтрё appeared first on karam'zine.